«Кошачий дом»

«Открытый город» – проект, рассчитанный на людей всех возрастов, от мала до велика. Вот, к примеру, для детишек возраста первоклашек предлагается интерактивная экскурсия «Дивные звери», на которой ребята узнают, как перевоплощаются животные в фантазии художника, как рождаются фантастические звери. Петербургские дома предоставляют возможность расширить знания и усилить впечатления от этой экскурсии. Для этого нужно лишь выбрать время и прийти с ребёнком к стенам «Кошачьего дома» (ул. Ленина, 32; Малый пр. П.С., 66). Впрочем, взрослому наблюдателю у этих фасадов тоже не будет скучно.

Этот шестиэтажный доходный дом был построен в 1907–1908 годы архитектором А.Л. Лишневским при участии П.П. Светлицкого для строительного подрядчика И.Ф. Алюшинского. Здание – яркий пример «готического модерна». Увлечение готикой, начавшееся в русской архитектуре ещё в период классицизма, сохранилось и в период модерна. На этом этапе мистицизм и оккультный символизм, характерные для средневековой готической архитектуры, получают новое воплощение. На фасадах зданий появляются химеры и гаргульи, в интерьерах теперь можно увидеть драконов и других фантастических существ. Образ магической мистерии Средневековья как бы вновь возвращается, но уже в новом качестве. Если в эпоху подлинной готики эти образы встречались, в основном, в архитектуре соборов, то теперь они появляются в облике особняков и доходных домов. Для этого периода развития неоготики исследователи и предложили термин «готический модерн». Зодчие, работавшие в этом направлении, как бы «играют в Средневековье», подчеркивая гротескность применяемых образов.

Взглянем на фасады дома Алюшинского. Существующий сейчас жутковатый декор задумывался уже в процессе строительства: из всех фигур, находящихся сейчас на фасадах, в проекте изображены лишь прикрывшиеся щитами медведи. Лапы этих грозных зверей с трудом находят опору на тонких сдвоенных пилястрах. Эти пилястры вызывают ассоциации с пучками, в которые собраны колонны готических соборов. Архитекторы не ограничились этими «пучками», щедро усыпав стены разномастными существами, которые многократно усиливают «готическую» ноту. Вот на диких котов, пробивающихся сквозь заросли чертополоха, сверху давят гранёные столбы. На вершинах этих столбов едва находят себе место кошки с поднятыми хвостами, испуганные, шипящие на неведомого врага. При взгляде на этих зверей возникает образ средневекового готического собора, где фигуры святых и королей размещались в застывших позах (подобно медведям на доме Алюшинского), а греховность обозначалась фигурами, помещёнными в неудобных страдающих позах (подобно диким котам на фасаде этого дома). Многочисленные маски загадочных то ли людей, то ли зверей, то ли чудовищ смотрят со стен дома. Их пугающие гримасы дополняют инфернальную, химерическую картину. Особенно в этом ряду заметны оскалившиеся в зверином рыке морды львов или других хищников из породы кошачьих.

Таким образом, можно сделать вывод, что в доме Алюшинского задействован способ размещения скульптур, применявшийся в готической архитектуре. Средневековая фасадная скульптура «как бы приросла к конструкции», «приютилась на узких консолях, прижимаясь спиной к рельефным тягам, согнулась в нишах, скорчилась на базах опор, стала выглядывать из-за узоров капителей, как бы навеки примирившись со своей несвободой и приспособившись к тому пространству, где обречена была жить» – такую характеристику готической скульптуры даёт Н.И. Полякова в книге «Скульптура и пространство».

Иллюзию Средневековья на доме Алюшинского дополняют оконные и дверные проёмы первого этажа, завершения которых, напоминающие по форме занавес, похожи на позднеготические арки. На фасадах встречаются подобия готических крестоцветов, а также лепные заросли чертополоха. «Готический орнамент отличается колючей отстранённостью и холодноватой мощью, он разрастается в крокеты и застывает пинаклями; здесь оборачивается чудищем, там вылепляется в цветок или слагается в ветку» или в «полураскрывшийся лист чертополоха, сочленённый с веткой точно так же, как сочленён с ней настоящий лист чертополоха, увенчанный теми же колючками» – живописует Джон Рёскин в книге «Камни Венеции».

Фасады дома, на которых в зашифрованном виде присутствует напоминание о грехах человеческих, увы, не уберегли домовладельца от греховного корыстолюбия. Обратимся к петербургской прессе начала XX века. В 1911 году завершилось разбирательство по факту злоупотребления при ремонте набережных Крюкова канала. Выяснилось, что ещё в 1905 году техник Санкт-Петербургской городской управы (городского правительства) Е.П. Вейнберг составил смету на ремонт набережных, Управа заключила договор на производство работ с Алюшинским. Когда работы стартовали, Вейнберг отправился в отпуск, оставив за себя десятника Савельева, которому пояснил, что особого наблюдения за ходом ремонта не требуется. Отдохнув, Вейнберг проверил, как продвигается ремонт, и запросил дополнительное финансирование.

После окончания ремонтных работ аноним сообщил Управе, что «набережная Крюкова канала обнажается, камни лежат беспорядочно, грубо сбиты, швы частью замазаны, а низы стоят совершенно нетронутыми». Тогда дело замяли, но вскоре в непотребном качестве ремонта во время прогулки убедился гласный (депутат) Городской думы Н. Елизаров, обратившийся с «депутатским запросом», и следствие получило новый импульс. Вейнберг был приговорён к заключению на один год по обвинению в «служебном подлоге из личных видов» – в том, что умышленно доставил подрядчику выгоду в 10 тысяч рублей за работы, которые не были произведены. О наказании Алюшинского сведений нет. Впрочем, работы-то у него принимали представители городских властей, все нужные акты были подписаны, так что как докажешь вину подрядчика? Так или иначе, набережную пришлось переделывать, а Алюшинский владел «Кошачьим домом» до самого 1917 года.