Пёстрая лента на Лиговке
«Демоны и ангелы архитектора Лишневского» – автобусная экскурсия «Открытого города», которая начинается у дома на Лиговском пр., 125. В 1905 году на проект этого многоэтажного здания был проведён архитектурный конкурс, о котором и пойдёт речь.
На площадь выбежав, свободен
Стал колоннады полукруг, –
И распластался храм Господень,
Как лёгкий крестовик-паук
Казанский собор
Многим знаком этот яркий образ Казанского собора, вышедший из-под пера О.Э. Мандельштама. Если мы обратимся к современным исследованиям по истории архитектуры, то и там найдём сравнения зданий с представителями животного мира. Так, например, по выражению В.Г. Лисовского, распластанная на скалистом берегу озера усадьба Виттреск в Финляндии – живое существо, «словно ползущее по обрыву и пытливо поднимающее голову, чтобы осмотреться».
Усадьба Виттреск
М.В. Нащокиной дача Пфеффер в Сокольниках навеяла образ «гигантского сказочного дракона, туловище которого свёрнуто колечком, а голова с раскрытой пастью (крыльцо кухни) расположилась рядом».
Дача Пфеффер
В начале XX века в Петербурге, на Лиговской улице (современный адрес участка – Лиговский пр., 125; Рязанский пер., 2), вполне мог появиться дом, при взгляде на план которого возникает ассоциация с зигзагообразными телодвижениями ползущей змеи. Началась история «пёстрой ленты» (вспомним одноимённый рассказ А. Конан Дойла, в котором фигурирует змея яркой окраски) с конкурса проектов доходного дома Э.Л. Петерсена, итоги которого Петербургское общество архитекторов подвело в начале 1905 года.
Доходный дом Э.Л. Петерсена. Проект Е.Ф. Шреттера
Поначалу судейская коллегия выделила «наиболее выдающиеся» работы, которые могли претендовать на премии, и отмела проекты откровенно слабые, среди которых два заслужили недвусмысленную разгромную оценку – «дрянь». Второе место вроде бы уже закрепилось за проектом Е.Ф. Шреттера, но после пересмотра окончательным решением конкурсного жюри эта работа не смогла удержаться даже на третьей, последней в этом конкурсе ступени пьедестала, и получила лишь утешительную «рекомендацию к приобретению». Эта формулировка означала, что судьи – профессиональные архитекторы – рекомендовали заказчику конкурса, в данном случае – Петерсену, выкупить у автора проект, который хотя и не получил награды, но обладал значительными достоинствами. Тем более что судьи использовали в адрес работы Шреттера самые сильные выражения: «Это выдающееся по оригинальности и художественному замыслу произведение». В адрес судейской коллегии поступило письмо неизвестного отправителя, который даже назвал этот проект «гениальным», но вердикт остался неизменным – «рекомендовать», но не премировать.
Протяжённость предназначенного к застройке участка в узком Рязанском переулке почти в семь раз превышала линию фасада, должного выходить на главную магистраль – широкую Лиговскую улицу. Архитектор предложил увеличить освещённость квартир и преодолеть монотонность корпуса, уползающего по переулку вдаль, путём создания зигзагообразной «улицы-пилы» – идея, разрабатываемая в то время в европейской архитектуре с подачи французского зодчего Эжена Энара. Конкурсное жюри отметило выигрышность такого новаторского планировочного решения: «Приём с входящими треугольными открытыми дворами удачен и заслуживает применения, особенно в узких улицах. Квартиры получаются светлые и уютные; перспектива улицы приятно оживляется».
В то же время свободный план привёл и к некоторым планировочным недостаткам: например, некоторые лестницы оказались «тесноваты». Не удалось избежать служивших объектами критики дворов-колодцев: открытым треугольным дворам, выходящим в переулок, отвечали такие же по форме замкнутые дворы, упиравшиеся в межевую границу участка. Предложенный Шреттером проект, несомненно, выиграл бы в узком квартале между двумя параллельными улицами, но в сложившейся градостроительной ситуации одна из сторон зигзагообразной «ленты» корпусов неизбежно оказывалась бы упёртой в брандмауэр соседнего дома.
Шреттер творчески подошёл не только к планировке, но и к художественной выразительности дома, сумев создать яркий, запоминающийся образ: «Фасад задуман и исполнен очень интересно и вполне отвечает живописности приёма, хотя в этом направлении автор зашёл слишком далеко», пожертвовав удобствами и целесообразностью ради достижения эстетического эффекта. Так, «в верхнем этаже для получения большей поверхности стены» предлагались слишком маленькие окна, недостаточные для освещения скрывающихся за ними помещений. Художественная сторона проекта явственно говорит о поисках архитектора в направлении «неорусского стиля», применение которого для многоэтажного доходного дома зачастую приводило к трудноразрешимым противоречиям. Важнейшим из них, по мнению архитектурных критиков начала XX века, было как раз использование «узких маленьких окон», которые «очень поэтичны и декоративны, но весьма неудобны для обитания». Эстетическая выразительность построек в «неорусском стиле» определялась также их монументальностью, обобщённостью форм, чему служили значительные по площади гладкие плоскости фасадов, лишённые окон и декора – и этот приём также был задействован в проекте. К сожалению, нам доступны только чёрно-белые чертежи, и невозможно определить, какую цветовую гамму предполагал Шреттер для фресок, мозаик или майолик, очертания которых определённо читаются на фоне светлых стен верхнего этажа. Архитектор придал зданию экспрессивный силуэт, завершив его высокими разноуровневыми кровлями и шпилями. Особенно сильный пластический акцент задумывался для корпуса, выходящего на Лиговку – словно огромный боярский терем под шатровой кровлей, он бы издалека притягивал к себе взгляды…
Несмотря на старания конкурентов, не только проект Шреттера, но ни одна из премированных работ не была воплощена в жизнь. Домовладелец осуществил строительство силами архитектора А.Л. Лишневского, который был одним из судей в этом конкурсе и, видимо, сумел использовать неизбежное для члена жюри общение с инициатором конкурса, Э.Л. Петерсеном, для получения заказа на застройку его участка. Позже, когда дом уже был построен, по этому поводу Лишневский на заседании Петербургского общества архитекторов схлестнулся со своим коллегой А.И. Дмитриевым, который вспомнил случай, когда Лишневский «уверял, что лицо, участвовавшее в жюри, не имеет права производить постройку», и «очень старался убедить, что такие случаи возмутительны». Тем не менее, судейство в конкурсе проектов дома Петерсена не помешало тому, «кто так ратовал против, постараться перехватить эту работу», на которую Лишневский, по мнению Дмитриева, «целил заранее». Возможно, именно с накалом страстей вокруг дома Петерсена связана и последующая перебранка Лишневского с А.Ф. Бубырём, одним из авторов проекта, получившего на этом конкурсе первую премию. В ходе приобретшего высокий градус спора Лишневский вызвал Бубыря на дуэль, и тот тут же согласился на «суд чести». Здесь вмешался архитектор А.К. Монтаг: «Я хочу протестовать от имени собрания, что присутствовать при подобной перебранке неприятно!» – и пожар страстей был потушен.
А.Л. Лишневский. Дом Э.Л. Петерсена. 1905–1906 гг.
С.Г. Гингер. Дом Колобовых. План
Хотя проект Шреттера застопорился на стадии конкурсного эскиза, новаторская идея не прошла незамеченной. В 1908 году в Петербурге всё же появилась «улица-пила», созданная С.Г. Гингером при проектировании и строительстве дома Ф.Я. и Н.Я. Колобовых (современный адрес – Пушкарский пер., 2; ул. Ленина, 8). Планировочное новшество, в натуре впервые применённое в петербургском строительстве именно в доме братьев Колобовых, попало в сферу внимания архитектурной критики. Г.К. Лукомский, обратившись к этому дому, специально отметил «расширяющий» эффект «улицы-пилы»:
Так зародившаяся на французской почве идея, пройдя через горнило конкурсной борьбы, в конце концов, воплотилась в жизнь на улицах российской столицы.Строят, как нарочно, лучшие здания в тёмных, захудалых переулках Петербургской стороны ‹…›. И вот прекрасный, интересный по плану и так идущий именно Каменноостровскому проспекту (уширяющий его благодаря зигзагообразному плану) дом на Малой Пушкарской улице ‹…› поставлен где-то в глухом переулке так, что даже живущий годы в столице может его не увидеть, хотя его следовало бы поставить именно напоказ